На пляже рядом со мной расположился русский дед с двумя внуками. Черный весь, сразу видно — не один месяц тут загорает, так и оказалось. В первые дни мы просто здоровались, потом поменялись зачитанными до дыр, влажными от брызг русскими газетами, а когда больше читать стало нечего, разговорились.

Герои, которые стали просто расходным материалом


Вначале о черногорской флоре и сербской фауне, потом о моих детях и его внуках, а потом просто — за жизнь. Его сын, купил тут квартиру, вот дед с внуками и загорает все лето. Хорошо, только иногда поговорить по-русски хочется, да не с кем. Дед (я как-то даже и не спросил его имени, хоть общались неделю) поведал мне несколько своих семейных историй, вот одна из них:

Мы жили на Украине в маленьком селе. Мой батя, царство ему небесное, всю войну прошел, все четыре года в танке провоевал. Как уходил, я не помню, маленький был, а как вернулся, помню, как будто вчера. Пацаны мне очень тогда завидовали — папка живой, с немецким аккордеоном, сам весь в медалях, орденах, да еще и с руками и ногами целыми. Тогда это была большая редкость. Правда, лысый весь и рот стал маленький и круглый — голова в танке малость подгорела, но глаза целые и сам здоров как бык.

Работал наш батя трактористом в колхозе, жили голодно, но дружно, не жаловались. Все было бы хорошо, только в 52-м понаоткрывали вокруг нас угольных шахт и стали на них зазывать добровольцев-комсомольцев. Добровольцы кончились, так и не начавшись, но задание партии выполнять нужно и тогда начали, хочешь — не хочешь, грести всех подряд. Причем во время работы не забирали, что бы слухов не было, наверное, гребли только по вечерам. Сидит человек в хате, никого не трогает, а тут раз — здрасте. Явились агитаторы с милицией.

Забирали всех мужиков от восемнадцати до пятидесяти. Пишешь заявление добровольца, котомку в зубы и на шахту в «бой за уголек». Не хочешь писать сразу, так сначала почки отобьют, после тут же напишешь…

Батя наш очень не хотел на те шахты. В хате под полом выковырял себе место, величиной поменьше гроба, и как только собака вечером залает, быстро хватал документы, надевал пиджак с медалями, крестился и влезал под пол. Сверху закрывался доской и каждый из нас, детей, умел быстро накрывать ковриком отцовский схрон. Даже трехлетняя сестра. Ну, вообще не заметно.

Бывало, ворвутся в дом, и давай папу шукать. Все переворачивали, вначале искали отца, потом уж его документы, награды, костюм. Мама говорила, что мол, вот только перед вашим приходом муж собрался, взял паспорт, медали и уехал в город, зачем, не знаю. Товарищи агитаторы ругались, плевались и уходили, может на неделю, может на месяц… А папа вылезал из своего гроба, все лицо в слезах. И так до следующего лая собаки. Мама его жалела. Конечно, обидно — жизни не щадил, четыре года за Родину отвоевал, оставьте уже мужика в покое, пускай в своем колхозе землю пашет, так нет же…

Однажды, все же нашли. Вытащили, вывели на двор и так отдубасили… до сих пор в ушах стоит его крик. На шахте отец проработал недолго, пару месяцев всего. Их бригаду там привалило. Многих поубивало, а бате ноги отрезали выше колен. Ничего, он не унывал, по дому все сам делал, прыгал по хате как обезьянка, еще быстрее здорового. Даже в футбол с нами играл, стоял на воротах. Вообще хороший был мужик, добрый. Он ведь, слава Богу, до старости дожил, в 80-м схоронили…

…Дед кряхтя поднялся и пошел к морю разнимать дерущихся за матрас внуков, а у меня все никак не шел из головы человек со слезами на обезображенном лице, который лежал в темноте и старался не звякнуть медалями…